«Мастера Оперетты»: Григорий Ярон
Григорий Ярон
Сцены и Арии из оперетт.
- Ю. Сахновский «ЛЮДОВИК …НАДЦАТЫЙ». Сцена и дуэт Флюса и Француженки.
- Б. Александров «СВАДЬБА В МАЛИНОВКЕ». Сцена Попандопуло и Назара
- Б. Александров «ГОД СПУСТЯ». Сцена и дуэт Гаврилыча и Дарьи
- Н. Стрельников «ХОЛОПКА». Сцена из 1 действия
- Н. Стрельников «ХОЛОПКА».Сцена из 3 действия
- Ф. Легар «ГРАФ ЛЮКСЕМБУРГ». Выход князя и сцена
- И. Кальман «ФИАЛКА МОНМАРТРА». Сцена из 1 действия
- И. Кальман «МАРИЦА». Сцена Божены и Пенижека
- И. Кальман «МАРИЦА». Сцена из 3 действия
- И. Кальман «ПРИНЦЕССА ЦИРКА». Сцена из 3 действия
Записи 1940 — 1958 гг.
Запись из личного архива Михаила Першина.
Оцифровка: ® Михаил Першин (2007 г)
Редактирование и реставрация записи: ® Андрей Бархатов (Студия ABBSound) (январь, 2008 год.)
Памяти СК aka imbecilou cabro - ПОСВЯЩАЕТСЯ
ссылки для ознакомления:
- Загрузить: MP3 192 kbps (zip-архив) 62,7 Мб (Яндекс)
- Загрузить: Lossless FLAC (zip-архив) 135 Мб (Яндекс)
N.B!: Attention! Авторские и Исполнительские права на данную аудиозапись, перешли в общенародное достояние (public domain). Смежные права на реставрированную копию - принадлежат мне ©® ABB - я безвозмездно передаю эти права любому ДЛЯ НЕКОММЕРЧЕСКОГО ИСПОЛЬЗОВАНИЯ И ДОМАШНЕГО ПРОСЛУШИВАНИЯ.
Любое коммерческое использование, продажа или сдача в прокат - нарушает смежные права, и преследуется по закону.
Ярон Григорий Маркович
(13[25].2. 1893, Петербург, — 31.12.1963, Москва)
русский советский артист оперетты и режиссёр, народный артист РСФСР (1940). Окончил драматическую школу Петербургского литературно-художественного общества в 1912. Работал в театрах Киева, Одессы, Москвы, Петрограда. Один из организаторов (1927) и руководитель (в различные годы) Московского театра оперетты. Лучшие роли: Кутайсов (”Холопка” Стрельникова), Попандопуло (”Свадьба в Малиновке” Б. Александрова), Ельцов (”На берегу Амура” Блантера), Герман (”Роз Мари” Фримля и Стотхарта), Воляпюк, Популеску, Пеликан (”Сильва”, “Марица”, “Принцесса цирка” Кальмана) и др. Поставил спектакли: “Сорочинская ярмарка” Рябова, “Свадьба в Малиновке” Александрова (оба в 1937), “Сильва” Кальмана (1940) и др.
Выступал в буффонно-эксцентрических ролях. Работал в театрах Киева, Одессы, Москвы, Петрограда.
Народный артист России (1940 год).
Ушел из жизни в Москве 31 декабря 1963 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (6 уч. 1 ряд).
Григорий Ярон говорил: “Оперетта - искусство молодых и умеющих быть молодыми”. «Комик – это особый талант, - писал Ярон. - Комик – это артист, в исполнении которого даже простая фраза становится смешной».
* * *
Григорий Маркович Ярон (1893 — 1964), один из основателей и корифеев Московского государственного театра оперетты, его первый художественный руководитель (по терминологии двадцатых годов, заведующий художественной частью), был незаурядным и сверхпопулярным комическим актёром. Комиком-буфф. То, что он вытворял на сцене, выглядело чепухой, апологией нелепости, но лучше сказать — абсурдом. Абсурдом, коренящимся в старинных формах дорежиссёрского, долитературного, площадного театра. И вместе с тем — впитавшим в себя эксцентризм новых времён, времён мюзик-холла и немого кино. Щуплый, низкорослый, но вёрткий и лёгкий необычайно (при этом — кураж! апломб!), Ярон дал маску человека, который не проживает, а протанцовывает жизнь. Эта маска, при всей своей бурной подвижности, не признавала движения времени. Всё менялось: быт, нравы, официозные требования, зрительские предпочтения. Но маска Ярона, его актёрская техника существовали не то, чтобы вопреки, но как-то безотносительно к любым предлагаемым обстоятельствам. Демонстрируя чудеса эстетической выживаемости, Ярон казался каким-то вечным. Он смолоду начал играть рамоли, победительных старичков-попрыгунчиков, и публика нередко заблуждалась относительно его собственного возраста: смотрите! ему уже лет восемьсот, а всё ещё танцует. Дед Ярона, тоже Григорий Маркович, был ветеринарным врачом в Одессе, где его знала каждая собака (в буквальном смысле). Мальчишки бежали за ним: собачий доктор идёт! собачий доктор! В свои девяносто с лишним он отличался безумной живостью и всегда изрекал одно: будем надеяться на лучшее. В 1907 году он отравился стрихнином, не в силах перенести кончину супруги, и в газетах это отметили: одесская трагедия! тяжёлый случай! После него осталось два ящика книг. Нераспроданный тираж научного труда «Лечение попугаев», над которым самоубийца работал в поте лица, рассчитывая поправить материальное положение семьи. Этот рамоли одесских улиц может быть назван предтечей эксцентрической маски своего внука. У доктора было четыре сына. Одурманенные театром, они ещё гимназистами впрягались в карету инженю драматик Фабианской, выкрикивая всякие глупости насчёт божества и вдохновенья. Все четверо тайно крестились и бежали из отчего дома один за другим. Мишенька, младший, подался в актёры. Пламенный юноша, поклонник Шиллера и Надсона. Подвизался в провинции, «на выходах», умер молодым, в нищете и безвестности. Второй сын, Сергей, стал адвокатом. Но у него была страсть рецензировать спектакли. Противник новых правил, воспрещавших посторонним лицам проникать за кулисы, он высказывал убеждение, что за кулисами посторонних вообще не бывает; туда ведь стремятся по велению сердца, и отказывать в этом безнравственно. Прожил 61год, издал в Киеве книгу театральных воспоминаний. Как и отец, покончил с собой. Почему, неизвестно. Третий сын, Иван, прослушав в Сорбонне курс философии, сделался переводчиком оперетт. Его художественные интересы впрямую зависели от нотных магазинов европейских столиц. Новинки вывозились в Россию чемоданами, без разбора, затем в либретто вставлялись репризы, куплеты и даже сюжетные линии местного назначения. Так стирались отличия между откровенным заимствованием и завуалированным плагиатом. Так поступали все переводчики-перевозчики, и Иван Ярон был не худшим из них. Он сидел на репетициях, бормоча и записывая собственный текст. Не тот, который сегодня репетируют, чтобы завтра играть, а тот, который завтра сыграют, вообще не репетируя. В оперетте «Гейша» после свирепой реплики губернатора «Что тебе нужно, китайский пёс?!», Вунчхи, с подачи Ивана Ярона, отвечал: «Отвяжись, зануда! Ничего мне вообще не нужно, а лучше послушай, что я тебе спою: одна красотка белошвейка прилежно шила день за днём, а зарабатывала ночью, простите, вовсе не шитьём». Когда Ярон- племянник играл Вунчхи (уже при советской цензуре), он отказался от этой вставки, несмотря на родственные чувства к дяде. «Тебе не нравится? — робко спрашивал дядя Ваня. И, не дождавшись ответа, вздыхал: — Дело вкуса». Четвёртый сын, Марк, тоже стал подёнщиком-текстовиком. Но если Иван не гонялся за лаврами, а только за гонораром, то Марк, человек фонтанирующий, был наделён замечательными, хотя какими-то бесполезными талантами. Он на спор проделывал следующее. Читая французскую газету, вслух переводил её на английский и тут же с английского на немецкий, постепенно увеличивая скорость чтения и перевода, пока три языка не сливались в один. Текстовик душил в нём художника, художник сопротивлялся, время от времени обещая плюнуть на всё, но дальше нескольких фраз задуманного в юности романа «Одесский еврей» дело не шло. Наступало разочарование, сменявшееся азартом иного свойства: тотализатором, игрой в карты, ночными кутежами. Познакомившись в театре Лентовского с певицей Элеонорой Яковлевной Мелодист, он предложил ей руку и сердце. Он был страстно влюблён! Нo в первую брачную ночь, которую молодые провели в спальном вагоне поезда, до утра играл в преферанс с какими-то конногвардейцами. Элеонора Яковлевна, дочь военного капельмейстера из Полтавы, не питала слабости к болтовне. Сила её характера вызывала неизменное уважение товарищей по искусству, среди которых были Собинов, Юрьев, Далматов. В газетах часто мелькало имя певицы г-жи Мелодист, но она была не из тех, кто теряет голову от дежурных комплиментов. Рецензий о себе не собирала. И в расцвете сил, имея более шестидесяти оперных и опереточных партий в своём репертуаре, бесповоротно покинула сцену. У неё был принцип: лучше уйти на несколько лет раньше, чем на день позже. В 1893 году, когда у них родился сын Григорий, они жили в Петербурге. В доме покоя не было, и время от времени Элеонора Яковлевна просила мужа избавить её от необходимости извлекать из-под рояля какого-нибудь перепившего куплетиста. Почему с её гостями ничего подобного не случается?! Почему ни Собинов, ни Юрьев, ни Далматов так себя не ведут?! Не мудрено, что в такой обстановке мальчик проявлял непомерную склонность к публичности и от похвал становился развязен. Однажды он заявил, что и сам собирается на сцену. Но Элеонора Яковлевна отрезала: только через мой труп. Много лет спустя, когда она будет приезжать из Ленинграда в Москву на каждую его премьеру, у них войдёт в обычай вспоминать, как она подвела его, тщедушного, к зеркалу: посмотри на себя! у тебя же нет данных!.. До конца своих дней она пыталась руководить сыном и отчасти театром, которым руководил сын. Может быть, ты думаешь, что звание народного артиста даёт тебе право ни во что не ставить собственную мать? Она умерла в 1948 году, пережив блокаду.Ярон учился в Суворинской театральной школе, которую закончил в 1913 году. Его педагогами были Далматов, Савина, князь Волконский, незаурядный характерный танцовщик, солист Мариинского театра Ширяев (он считал, что Ширяев дал ему основу, манеру танцевальности). Это была школа виртуозного ремесла, школа профессиональной точности. Там он узнал, что нельзя танцевать отдельно от образа. Что «чувство поверх неумения — это перчатка на грязную руку». Там природная склонность Ярона к эксцентрике, унаследованная им по отцовской линии склонность к так называемым низким жанрам, получила прививку сценической и общей культуры. 25 октября 1917 года в Троицком театре, у Марджанова, давали «Лекаря поневоле». Спектакль закончился за полночь, а Ярон, игравший Сганареля, освободился ещё позже. Ничуть не подозревая, что ночь настала историческая, он пошёл по Троицкой улице в сторону Невского. Невский был ярко освещён. Как обычно. Кафе были открыты, ходили трамваи. Трамвай Ярона — 13-й номер — заворачивал у Гостиного двора на Садовую. В нескольких кварталах от Дворцовой площади, где годы спустя Сергей Эйзенштейн осуществит-таки штурм Зимнего. О том, что Временное правительство низложено, он узнал наутро из газет. Но это событие, судя по всему, взволновало его гораздо меньше чем то, что Марджанов, любимый его режиссёр, после мучительных колебаний решился, наконец, поставить «Прекрасную Елену». С одной стороны, замечательно, что новый текст заказан Ярону-отцу, давно и безнадёжно сидевшему без работы. С другой стороны, Марджанов планировал оперный состав исполнителей (Парис — Дмитрий Смирнов, Елена — Мария Кузнецова, Менелай — Шаляпин), и среди них безголосому Ярону- младшему делать было нечего. Но всё обернулось неожиданным образом Текст Марка Ярона был отвергнут и перезаказан другому автору, а Шаляпин сам отказался от роли. В результате Менелая сыграл Григорий Ярон. В газетах злословили, что только_Ярон, с его скрипучим и не способным к модуляциям голосом, был способен на такую наглость: заменить Шаляпина. Зато другие газеты были более чем благосклонны: то, что Шаляпин взял бы голосом, Ярон взял ногами. Летом 1918 года Ярон перебрался в Москву, в Никитский театр. Едва ли не все опереточные театры были к тому времени закрыты, а этот держался. Его владельцами были актриса Потопчина и её муж, адвокат и антрепренёр Евелинов. Люди изворотливые, они надеялись приспособиться к новому режиму, как бы уговорить его: мы вам не мешаем? вот и вы нас не трогайте. Для пущей лояльности они завели в театре местком и в присутствии какого-то уполномоченного устроили собрание труппы, в повестке которого значился только один вопрос: «О недопустимости старорежимного обычая подносить артистам цветы». Перед собранием Евенлинов упрашивал Ярона отнестись к делу серьёзно, хотя бы раз в жизни сыграть в реалистической манере, без отсебятины. Но Ярон, как часто с ним случалось, переиграл, пережал. Когда ему дали слово, он вскочил на стол и с жаром, достойным Троцкого, призвал опереточные массы пожертвовать всеми цветами, чтобы возложить их на гроб мирового капитала. Это вызвало обратный эффект. Примадонны и премьеры, поверившие в то, что перед ними новообращённый комиссарчик, набросились на него: знаем, знаем, отчего вы такой сознательный! с вашей, извините, внешностью вам цветов всё равно никто не поднесёт, даже под угрозой расстрела! И тогда Ярон обратился к уполномоченному: Товарищ, у вас есть оружие? расстреляйте их всех!.. Пытаясь спасти театр, Ярон и Потопчина ходили на поклон к Луначарскому, и культурный нарком их поддержал. Но другие наркомы, не такие культурные, театр всё же закрыли. Им больше понравилось предложение Осипа Брика «использовать технику этого похабного жанра для создания специального воспитательно-агитационного театра». К середине 20-х годов многие известные актёры оперетты, партнёры и приятели Ярона, эмигрировали. И многие советовали ему последовать их примеру. Он колебался. По приглашению самого Кальмана, который счёл своим долгом засвидетельствовать уважение «лучшему советскому буффону», съездил в Германию на премьеру «Марицы» (это была первая и единственная его загранпоездка). Вернувшись в Москву с клавиром «Марицы», Ярон поставил спектакль, который шёл подряд шесть недель ежедневно. Пытаясь разобраться в необъяснимом на первый взгляд успехе этой далёкой от советской действительности оперетты, Павел Марков писал: «Театр всё больше стремится от тьмы низких истин к нас возвышающему обману… Усталые люди требуют утешительности». В Берлине Ярон побывал и у Евелинова в его довольно жалком кабаре «Карусель» на Курфюрстендамм. Ему не понравилось. Да, неплохо получить контракт за границей. Но сейчас у него нет на это времени. Жизнь, похоже, меняется к лучшему. Во-первых, он женился (жена его, Агния, категорически против того, чтобы уезжать насовсем). Во-вторых, он стал худруком нового театра — Московского театра оперетты. Государственной!) оперетты, что само по себе говорит о заботе властей (и, конечно, в первую очередь, о светлом уме товарища Луначарского). И, наконец, отбросив ложную скромность, он может твёрдо сказать: советская публика так его любит теперь, что бросить её было бы чёрной неблагодарностью. 23 декабря 1929 года «Литературная газета» сообщила об освобождении тов. Ярона от должности завхудчастью Мосгосоперетты. А на соседней полосе дала статью Луначарского «О судьбе, насилии и свободе», где главный соцгуманист (над головой которого уже собирались тучи) предупреждал: «Судьба согласным руководит, а несогласного ломает».
На самом деле она и согласных ломала. В 30-е годы в фойе Ленинградского театра музкомедии висел транспарант: «Легар и Кальман — наши классовые враги». В других театрах, чтобы сохранить ту же «Марицу» в репертуаре, пытались её «перетекстовать». Так, вместо «Поедем в Вараздин, там всех свиней я господин», было рекомендовано петь «Поедем мы в колхоз, надолго и всерьёз». После войны появилось слово «яроновщина». Мастерство Ярона высоко ценили самые разные, зачастую противоположные по своим художественным вкусам люди. Маяковский любил его за то, что он упорно осовременивал тексты своих ролей, называл его «Яр-р-ронище» и рекомендовал Мейерхольду на роль Меньшевика в «Мистерии-Буфф». Таиров, пригласивший его на роль Болеро в «Жирофле-Жирофля», чувствовал в его эксцентризме скрытую утонченность, архаику стиля. Михаил Кузмин писал, что «его изобретательность и вкус… выше всяких похвал». Шостакович — что рад быть его современником. Пожалуй, за всю советскую эпоху не найти другого опереточного актёра, который вызывал бы к себе такой пристальный профессиональный интерес представителей других театральных жанров, других искусств, зачастую от оперетты далёких. Вместе с тем Ярон никогда не поддавался соблазну изменить оперетте, тем канонам, традициям, которые усвоил смолоду. На рубеже 50-х— 60-х годов критики, восхищённые неореалистическими спектаклями молодого театра «Современник», считали Ярона эстетическим старовером, если не рутинёром. Рутинёром он не был, а эстетическим консерватором — пожалуй. Он был убеждён в том, что «правда жизни», за которую ратовали его оппоненты, — это ещё не вся правда искусства. Он был убеждён, что импровизация и маска — основа основ театра. Не только на сцене в качестве актёра и режиссёра, но и в качестве лектора, исследователя, мемуариста, автора просветительских заметок и телепередач, Ярон стремился к реабилитации основ. Искал ту нить, которая органически связывает искусство архаическое и актуальное и даёт возможность перемирия между элитарным и массовым вкусом.
И это все о нем:
Патриарх российской оперетты, великий комик, мастер буффонады. Исполнитель роли Пеликана в музыкальной кинокомедии “Мистер Икс”. Выдающийся театральный режиссёр, публицист. Знаменитый конферансье Алексей Алексеев написал в своей книге: “О Яроне можно было бы сказать, что он - профессионал смеха, он математик смеха. Ему были известны дозы, смеси, рецепты, вызывающие смех, улыбку или хохот, а если он ошибался, если смеха не было, он настойчиво, из спектакля в спектакль, менял пропорции, интонации, заменял слова, переставлял их, пока “от перемены мест” не “изменялась сумма”, то есть пока равнодушние в зале не взрывалось хохотом”. Невысокий, некрасивый, он буквально заставлял окружающих любоваться им, не отводя глаз. Григорий Маркович любил всё смешное, нередко сам становясь объектом бесчисленных шуток и анекдотов. Один из его гостей как-то зашел в его общую с женой спальню и увидел там непропорционально огромную - на полкомнаты - кровать.— Слушай, - сказал гость хозяину, - наверное, когда вы с женой в ссоре, вы с ней в этой кровати даже не встречаетесь!
— Встречаемся, но не раскланиваемся. “Комик - это особый талант, - писал Ярон. - Комик - это артист, в исполнении которого даже простая фраза становится смешной”. Михаил Булгаков посвятил своему любимому артисту целую главу в своей “Столице в блокноте”: “Спас меня от биомеханической тоски артист оперетки Ярон , и ему с горячей благодарностью посвящаю эти строки. После первого же его падения на колени к графу Люксембургу, стукнувшему его по плечу, я понял, что значит это проклятое слово “биомеханика”, и когда оперетка карусельным галопом пошла вокруг Ярона , как вокруг стержня, я понял, что значит настоящая буффонада.
Грим! Жесты! В зале гул и гром! И нельзя не хохотать. Немыслимо.
Бескорыстная реклама Ярону , верьте совести: исключительный талант”. В кино он практически не снимался. Но, поистине, в золотой фонд киноискусства вошёл блистательный дуэт Григория Ярона и Гликерии Богдановой-Чесноковой в “Мистере Иксе”. Появился он на экране ещё лишь в двух фильмах - “Сильве” и “Мелодиях Дунаевского”.
